Все фото, материалы и картины художника Хомутинникова Анатолия Павловича на сайте размещены с разрешения сотрудников музея памяти воинов - интернационалистов "Шурави" и лично директора музея, Салмина Николая Анатольевича.
Хитрый этот Туран
Исмаил. Воспитали себе на горе бойца. По-русски лопочет, об операциях
заранее знает. Короче, не взять. Сколько раз к нему в Шиндант
наведывались — все попусту. Витя уже на броне рассказывает (под шипение
«особняка» о недопустимости разглашения гостайны), что недавно к нему
наш прапор-хохол из полка свинтил. Знали уже точно, кто Турану
«эсвэдэшки» поставляет. А когда «АГС» в засаде нашли, решили брать
прапора в тот же вечер. Кинулись на склад — а его уж и след простыл.
Вот тебе и сало.
На дороге становится как-то неуютно: все больше
сгоревших машин портят пейзаж скалистой равнины. Все, кто может,
вылезают из бэтээров наружу — мины. Водитель наш обреченно вздыхает:
ему сидеть и рулить. Под задницей — два броника. Это чтоб «хозяйство»
не потерять. Водила парень правильный — объясняет, что без ноги еще с
трудом, но прожить можно, а вот без причинного места — ну никак.
Залезаю на самый верх — «КПВТ» между ног. Есть за что держаться,
главное, чтоб башней не вертел, а то улетишь прямо по курсу, куда ствол
указывает. Пылища невероятная. Отстать бы, да нельзя, а то растянемся
как километровый червяк. Тут «духам» как раз самое время «гасить»
оккупантов. Однако сегодня что-то все подозрительно спокойно. Навязываю
на голову привычную «палестинку» — серый рябой платок-чалму. Здорово от
пыли спасает. Еще солнцезащитные очки, и все о'кей, пыль в голову почти
не проникает, только на том месте, где находится рот, по платку
постепенно обрисовывается черное грязное пятно — человеческий выхлоп.
Однако наслаждаюсь недолго. Прямо к нам летит «обезбашенный» БРДМ
командира 101-го Гератского полка. Командир под стать БТР. Башню,
видать, сорвало давно. Одни глазищи-триплексы. Сам маленький, ершистый,
коротко стриженный. То ли Юрьевич, то ли Константинович, сейчас уж и не
вспомнить. «Это что за е... вашу мать? — орет он, полувылезши из люка.
— Тебе, сучара, что, жить надоело?» Это в мой адрес. Не понимаю, что он
так разорался. «Снимай антураж, — говорит Витя. — Это он до тебя
дое...лся». «По башке захотел?» — продолжает свою мысль комполка.
Увидев мое лицо, меняет гнев на милость. «Ну е...понский бог, — говорит
он, растягивая слова. — Здесь не Саланг. Если что, свои же отдуплятся —
поди разберись в пыли. Засуньте его на... в броню». Засим и упылил.
Засовывать
меня никто и никуда не собирался. Мин боялись все, и примерно в равной
степени. Водила выкинул наружу неработающий шлемофон, который я натянул
поверх платка. «Сойдет», — коротко бросил он и нехотя, как-то грустно,
скрылся в чреве БТР. Попылили еще с полчаса. Опять остановка. Слева —
нависающая над дорогой песчаная сопка. Боец Серега, облаченный в
грязный комбез, погромыхивая «ПК» и ящиком, в котором патроны водились,
по всей видимости давно, карабкается на песчаный склон, молясь себе под
нос о том, чтобы там никого не оказалось. Через пять минут, излучая
радость, бежит назад. «Чисто», — еще издали кричит он и, бросив пулемет
кому-то в руки, запрыгивает на броню, бережно прижимая к животу
заветный ящик «с патронами». Дорога свободна, трогаемся. Солнце уже
встало, становится жарко. До Чагчарана еще далеко, а пить хочется как
из пушки. Ну вот, не успел подумать, а вода едет прямо навстречу. Три
бурубухайки (афганских грузовика), груженные арбузами, зоркий Серега
заметил еще издали. Осторожно сползаем вправо, на обочину. Ребята машут
руками водителям, чтобы не останавливались, а обгоняли. Ну все, мы
последние. Грузовики, рыча и воняя, еле прутся по дороге. Вот
остановились. Наверное, черти, почувствовали неладное. Подъезжаем к
первому грузовику. «Салам баба, тарбуза, хандэвана чандиста?» —
спрашиваем мы очумевшего от страха таджика. Услышав родную речь, он
расплывается в улыбке. Проворно, как заяц, выскакивает из кабины и
лезет внутрь своего «железного коня». «Туфа», — гордо говорит он,
выкатывая арбуз, похожий на гигантских размеров огурец. Серега тычет
пальцем еще и в дыню. «Туфа», — опять повторяет таджик, хотя нам и без
него ясно, что это — подарок. Угощаю деда «Кентом». Он просто ошарашен
такой любезностью. Ну, все, поехали. Влегкую догоняем замыкающий БТР и
под стеной пыли становимся третьими с конца. Все молчат — заняты
поеданием таджикских даров. Самый большой кусок дыни отправляется вниз
водителю. Чавканье и хрюканье заглушает монотонный вой двигателя.
Пыльную
равнину сменяют зеленые рощи и виноградники. Это — Чагчаран — городок
на пути к Герату. Большая остановка. Все тарятся чем ни попадя,
расплачиваясь также чем ни попадя. Холодные грязные стеклянные бутылки
с фантой, торчащие из ржавого ведра со льдом. Мухи, вьющиеся над горами
винограда. Осы, пожирающие баранину. Хрипящие магнитофоны, изрыгающие
«индийскую» музыку. Родная, правильная персидская речь торговцев, крики
бачат, норовящих что-нибудь стырить. Гостеприимный Чагчаран уже третий
день оживает после войны. Сегодня не стреляют. А еще недавно здесь шли
бои. Сначала Туран Исмаил гульбеддиновцев выкуривал. Потом шурави
подключились по Исмаилу со своей артиллерией. Ох и не любят таджики
пушек. Как пуштуны вертолетов. Орудия и «Грады» превращают их древние
жилища, скрытые в зеленых зарослях плодовых деревьев, виноградных лозах
и камышах, в месиво из глины и перепутанных не сдетонировавших
растяжек, ими же поставленных. После каждой такой долбежки месяцами
приходится восстанавливать минные заграждения, выуживать из-под
саманных завалов скудные пожитки, а за пропитанием двигаться к
родственникам в Иран. Загорелые руки трудолюбивых таджиков ловко
насыпают чай в целлофановые пакеты, отсчитывают сдачу. Дуканщики с
удовольствием скупают «Ростов», а «Яву» в мягких пачках почему-то берут
неохотно. Что бы понимали, дуремары, в куреве. Хотя, конечно, именно в
куреве-то они как раз и понимают. Чарс и опий на каждом шагу. Сами они
чарс особо не жалуют, считают за дешевую дрянь. Но для советских солдат
припасают. Темно-зеленые круглые таблетки, палочки диаметром с сигарету.
И
снова в путь. Пылюга, солнце как бешеное. Сидеть на раскаленной броне
противно, но что поделаешь — пешком-то уйдешь недалеко. Вдруг, совсем
неожиданно среди песков слева показалась речка с чистой и прозрачной,
как хрусталь, водой. Через несколько минут приедем на Дачу. Огромная
красивая вилла стоит как тополь на Плющихе. Прямо через нее течет
ручей, поящий колодец с чистейшей холодной до ломоты в зубах водой.
Договорной «дух» — Амир Сайд Ахмад — отдал в безвременное пользование
свою виллу в обмен на спокойствие своих соплеменников и помощь оружием.
Именно за прозрачную воду переоборудованному в заставу дому и дали
такое мирное, домашнее название. Природа первозданная, речка, дом. Чем
не дача? Правда, жизнь здесь далеко не дачная, не праздная. С полчаса
только прошло, как ребят отоварили из минометов. Ходят, озираются,
черти, хотя и здорово повеселели, нас еще издали заметив. Гератским
«трубачам» туговато приходится: до провинциального центра рукой подать.
Вот и лезут к нефтепроводу бандиты денно и нощно. Кто топливом
разжиться, кто просто трубу взорвать. Особенно донимают по ночам...